В Design District DAA 22 апреля 2021 года состоялась конференция «Современный музей в России: форма и функция». Разговор был разделен на две сессии: «Новая архитектура современных российских музеев» и «Новые форматы экспозиции». Соорганизаторами мероприятия выступили Ascreen и журнал «Проект Балтия», стратегическими партнерами – «Тандем-Истейт» и Design District DAA.
Развиртуализированная эмоция
В ходе первой части конференции были рассмотрены проекты:
- музей «Зоя» в Петрищево (студия «А2М»),
- созданный студией «А.Лен» конкурсный проект Музея обороны и блокады Ленинграда,
- проект художественного музея в Уфе от «Студии 44»,
- филиал Эрмитажа в Старой Деревне (автор – Сергей Трофимов),
- Музей виртуальной реальности по проекту Максима Батаева,
- два предложения для обсуждаемой территории Охтинского мыса – за авторством студии AMD Architects и «Студии-17».
Модератором секции выступил Владимир Фролов, главный редактор «Проекта Балтия».
Музей «Зоя» в Петрищево построен по проекту московского бюро «А2М» Андрея Адамовича и Даны Матковской. По словам авторов, главной задачей было создать здание, сомасштабное его окружению – по сути, деревне со сложившейся частной застройкой.
Светлое строение из архитектурного бетона выполнено в минималистичной стилистике. Несмотря на изначальное желание заказчика выполнить внутреннее пространство в темно-зеленых тонах, архитекторам удалось создать «светлый и чистый образ, передающий эмоцию героического подвига». Впрочем, именно вследствие нейтрального и обезличенного фона музей получил довольно неожиданную аудиторию – представителей и любителей модной индустрии: рядом со зданием не раз проходили фешен-съемки.
«Было много споров из-за того, что близ места трагических событий люди фотографируются в разноцветных платьях, – рассказывают архитекторы. – Но, на наш взгляд, это – привлечение новой аудитории, которая, вероятно, заинтересуется историей и посмотрит экспозицию».
Похожей «нейтральности» придерживается и Сергей Орешкин в конкурсном проекте Музея обороны и блокады Ленинграда.
«Событие, которому посвящен музей, требует очень осторожного подхода и его отражения в архитектуре, – комментирует зодчий. – Есть места, где нужно “взорвать” депрессивную градостроительную ситуацию (как в Бильбао), но в данном случае насыщенная музейная функция и наличие Смольного собора не требуют дополнительной архитектурной доминанты».
Следующий рассмотренный проект – музея современного искусства в Уфе – является частной инициативой. О проекте рассказал Евгений Новосадюк, архитектор «Студии 44». Этажи музея с различными функциями закручены вокруг стержня – светового столба, наделяющего сооружение сакральностью «вместилища муз».
«Мы видим этот объем чем-то средним между парковым павильоном и непосредственно музеем, – объясняет Евгений Новосадюк. – Он завязывается с пешеходными дорожками и становится для жителей смотровой площадкой».
На фоне того, что в Петербурге сегодня нет практически ни одного крупного современного музея, постройка филиала Государственного Эрмитажа в Старой Деревне стала несомненно значимым событием. На территории целого квартала (три гектара) расположены не только реставрационно-хранительский центр и фондохранилище, но и образовательный центр, лекторий, кафе и сад.
Автор проекта Сергей Трофимов объясняет «музейный бум» последних лет «архетипической моделью человеческого поведения» – паломничеством. Мекку, Иерусалим и пещеры Абхидхармы, ради которых люди пересекали континенты и океаны, архитектор считает в первую очередь информационным поводом для перемещений: «По мере выхолащивания религиозной основы музеи заполнили эту социально-психологическую нишу».
Еще один интересный музейный проект в Петербурге, реализованный в последние годы, – Музей виртуальной реальности по проекту AMD Architects. Архитектор называет свое произведение скорее «макетом музея, экспериментом, прообразом музея будущего».
«Как правило, музей строится вокруг экспозиции, истории, которая погружает посетителя в ту или иную тему»,
– рассуждает автор. Однако в данном случае экспонатов фактически нет (ими выступают виртуальные пространства), и это «меняет привычную типологию музея.
Теперь обратимся к одной из важных тем встречи – Охтинскому мысу, чья территория волнует архитекторов уже многие годы. Так, более 10 лет назад нынешние партнеры бюро AMD (Анна Супрунова и Максим Батаев) занимались Охтинским мысом в ходе дипломного исследования. Архитекторы исходят из предположения, что современному человеку, пресыщенному визуальным контентом, едва ли будут интересны откопанные бастионы – кое-где укрепленные песчаные отвалы.
Другой проект для данной территории (за авторством «Студии-17») тоже опирается на образ крепости Ниеншанц:
«Это самое яркое воплощение того, что здесь делалось, так как имеет наиболее запоминающуюся форму, исторически связанную с общим историческим европейским контекстом того времени»,
– объясняет Святослав Гайкович. В отличие от авторов предыдущего проекта, тут архитекторы предлагают все же восстановить земляные одернованные валы крепости; правда, во-первых, это не вполне согласуется с охранным законодательством, а во-вторых, это довольно непросто сделать, несмотря на кажущуюся примитивность технологии.
Присоединившийся к дискуссии историк архитектуры Вадим Басс из Европейского университета в Санкт-Петербурге полагает:
«Придумать функцию общественного блага, которая перевесит интерес заказчиков в строительстве большого офисного центра с каким-то маленьким кусочком археологии, – это задача социологов и урбанистов».
Подытожим первую часть встречи словами модератора: «Большому городу нужен большой музей».
Но прислушаемся и к Евгению Новосадюку:
«У нас столько музеев! Может, надо хотя бы те, что есть, в порядок привести?»
Иммерсивный хаб
Во второй сессии, модератором которой выступил искусствовед Алексей Бойко из Государственного Русского музея, разговор строился вокруг взаимоотношений архитектора, художника, дизайнера и куратора в процессе проектирования экспозиций. Битва это или сотрудничество?
Корд-Хинрих Гроте, дизайнер ATELIER BRÜCKNER из Германии, подключившийся онлайн, рассматривает этот процесс как создание фильма, а себя видит в роли режиссера:
«Мы берем некий контент и помещаем его в пространство – проводим некую сюжетную линию от начала и до конца. Это похоже на путешествие по различным ландшафтам на лоне природы. Когда посетитель поворачивает за угол – это похоже на монтажную склейку».
Сопоставляет выставочный дизайн с режиссурой и архитектор Андрей Вовк из США, работавший над экспозицией Ельцин-центра совместно с режиссером Павлом Лунгиным. Ельцин-центр – это иммерсивный музей, похожий на кино. Павел Лунгин предложил идею семи пространств, рассказывающих о семи (изначально их было 12, раскрыл секрет Вовк) кризисных днях, которые изменили судьбу России. На фоне этих событий зритель узнаёт все больше и больше о жизни Ельцина. Фактически – семь эпизодов сериала.
«Я не ощущаю битву между архитекторами, контентщиками и кураторами. Мы не боремся друг с другом, а учимся друг у друга, – говорит Вовк. – Меня больше интересует, как мы превращаемся: переходя из архитектуры в экспозиционный дизайн, ты становишься другим человеком».
С режиссерами сотрудничали и архитекторы бюро «Студия 44» на проекте Музея обороны и блокады Ленинграда.
«Музей представлялся нам как скульптура в парке, символизирующая дома, – рассказывает архитектор. – История про блокаду – это история про город и про людей. На них воздействуют внешние силы». При этом вся геометрия связана с экспозицией и ее содержимым. «Речь идет фактически о музее без экспонатов – просто выставить артефакты здесь не сработает. Драматургия, которая должна быть выстроена командой, организующей экспозицию, – ключевой фактор»,
– объясняет Кожин.
Должно музейное проектирование опережать дизайн экспозиции или идти с ним рука об руку? На проект «Голубая планета» в Копенгагене ATELIER BRÜCKNER пригласили уже тогда, когда вся архитектура была готова. И это, по словам Корда-Хинриха Гроте, вызвало ряд проблем:
«Само по себе здание очень красивое, но сложно построено. С учетом того, что это аквариум и помещение темное, в нем тяжело ориентироваться».
Дизайнеры использовали инфографику и монументальную графику, проходящую через все помещения. Была разработана специальная система подсветки, за счет которой инфографика воспринималась практически парящей в воздухе.
В московском Музее ГУЛАГа приспособление здания к экспозиционным нуждам велось одновременно с проектированием первой выставки.
«Это стандартный жилой дом, реорганизованный под Музей ГУЛАГа, который раньше находился на съемной квартире, рядом с магазинами Gucci и Tom Ford, – комментирует Егор Ларичев. – Когда мы пришли, здание уже было, так что мы создали лофтовый музей».
Экспозиция расположена на двух уровнях, осмысленных концептуально.
Следующей выставкой Музея ГУЛАГа была уже постоянная экспозиция. Дизайнеры создали лабиринт, где человек чувствовал бы давление эпохи, сюжета, в который он погружается.
«Мы поняли, что это Уроборос – змей безвременья, змей беспамятства, в которого ты погружаешься – и тонешь. В этой темной материи висят кристаллы личных историй»,
– рассказывает Ларичев.
Аналогичным образом была спроектирована экспозиция «Городá по имени Находка», о которой рассказал куратор Андрей Рымарь.
«В проекте дизайнерам нужно было рассказать историю города, который пережил много войн, опираясь только на личные истории людей. Мешать истории разных времен в одну кучу было бы неправильно, но мы поняли, что рассказы людей строятся по единому сюжету, схожему либо с волшебной сказкой, либо с “Одиссеей”. Вот человек уходит из дома, проходит через какие-то испытания, затем он возвращается. В итоге получился лабиринт, где войны разных эпох складываются в историю. Бесконечное блуждание по коридорам, где сквозь пленных японцев просвечивают афганцы, сквозь Великую Отечественную войну – ГУЛАГ».
К похожему решению прибегли архитекторы мастерской «Витрувий и сыновья» в дизайне выставки «Анна Ахматова. Михаил Булгаков. Пятое измерение» для Музея Анны Ахматовой в Петербурге. Истории двух писателей объединились в одну на территории «старой квартиры». Стержнем выступает коридор с множеством маленьких и больших дверей, ведущих в комнаты, ниши, шкафы, за которыми – разные периоды жизни героев. Но бывают случаи, когда дизайнер на выставке и вовсе не нужен. Так произошло с музеем «Павловские Колтуши», который недавно въехал в здание начала 1930-х годов. Раньше там находился НИИ физиологии имени Павлова.
«Лаборатории выезжали прямо у нас на глазах, – рассказывает куратор Ирина Актуганова. – Сначала мы пригласили дизайнеров, но потом отчетливо поняли, что присутствие дизайнеров здесь неуместно – ничего с этим пространством делать не надо, оно уже сформировано поколениями людей, которые в нем работали. Единственное, что мы сделали, – сняли современный линолеум, чтобы обнажить метлахскую плитку, и побелили стены. Всё остальное отмыли, почистили – и начали делать экспозицию. Культурное сообщество оценило проект – он получил несколько премий, в том числе премию Курёхина.»
Общую ситуацию с музейной архитектурой комментирует куратор Ascreen, искусствовед Ксения Сурикова:
«Чтобы понять, что будет происходить с музеем, надо смотреть на тенденции в общественных зданиях и городской структуре в целом с точки зрения урбанистики. Музей, который был сначала храмом, а затем образовательным центром, теперь стал практически хабом, транзитным местом, местом входа, погружения в некую тематику и движения куда-то дальше. Как только архитекторы поймут необходимость внедрения музея в городскую ткань так, чтобы он становился частью активной городской структуры и удовлетворял всем потребностям горожан и посетителей, – у нас появятся классные музейные здания, функциональные и удобные. Музеи не мертвые, а живые».
Рассуждения Суриковой созвучны позиции куратора Лизы Савиной:
«Культурная столица – это, к сожалению, не идентичность нашего города, это идентичность горожан. И последняя совершенно не зависит от количества культурных событий на условный квадратный километр. Это идентичность, которую мы несем».
За материал по итогам конференции благодарим журнал «Проект Балтия».
